Варвара Пахоменко

Я не занимаюсь карабахским конфликтом и не могу его комментировать.

Я думаю, к каждому из конфликтов нужно подходить отдельно, риски и возможности для всех них различаются. Хотя, несомненно, сейчас, на фоне крайнего обострения отношений России и Запада и попыток Москвы укрепить влияние в странах, которые она считает зоной своих стратегических интересов – прежде всего постсоветское пространство – практически везде мы видим определенные изменения. В Южной Осетии и Абхазии полагают, что республики могут стать аналогичной линией разлома, где столкнуться интересы России и западных стран. Эти страхи отчасти инструментализируются Москвой, которая предлагает свою защиту. При этом, новые договоры о сотрудничестве и безопасности, подписанные в конце 2014-начале 2015 с Сухуми и Цхинвали, и по сути передвинувшие российскую границу на юг, вызвали очень неоднозначную реакцию не только в Грузии и на Западе, но и в самих республиках. Частое игнорирование Москвой местных интересов или навязывание политической воли приводит к росту недовольства политикой России внутри Южной Осетии и Абхазии. Что в Москве часто трактуется как неблагодарность или даже антироссийские настроения и добавляет драйверов конфликта в и без того неспокойном регионе. На фоне укрепления связей Кишенева с ЕС мы видим активизацию пророссийской риторики в Приднестровье и Гагаузии - в ситуации идущего в соседней Украине открытого вооруженного конфликта это делает и положение в Молдове крайне нервозным. Есть и другие регионы, которые не принято перечислять в ряду замороженных конфликтов, но, тем не менее, украинский конфликт оказал на них свое влияние. Например, Северный Казахстан, где проживает вторая по численности после Украины русская диаспора. И проживает в основном вдоль границы с Россией. В конце прошлого года я проводила там исследование. И хотя сейчас в публичном пространстве все выглядит относительно спокойно, те недовольства и проблемы, которые есть у местного русского населения, если на них не будет адекватной реакции со стороны официального Казахстана, могут быть инструментализированы в случае обострения отношений Москвы и Астаны. В частности, очень низкая представленность русского населения на в госслужбе, проблема незнания казахского и постепенное вытеснение русского языка из публичной сферы, переименования исторических русских названий на казахские и пр. Милитаристская риторика в Москве – вплоть до заявлений о возможности использовать ядерное оружие, рост российского военного бюджета, постоянные учения в различных частях страны, поддержка парамилитарных формирований в Украине. А с другой стороны, усиления позиций НАТО в Европе и страх многих жителей Европы перед возможностью российского нападения. Все это вызывает очень серьезные опасения. Когда оружия становится слишком много, это может привести к новой вспышке вооруженного конфликта.

Я не занимаюсь карабахским конфликтом и не могу его комментировать.

Как я уже ответила выше, мне кажется, у России и Турции есть сферы, где сотрудничество необходимо. При этом, я полагаю, для Москвы является крайне важным партнерство с Арменией, в частности наличие российских баз в ситуации, когда угроза со стороны Ближнего Востока начинает восприниматься все более серьезной.

Есть ощущение, что на данном этапе переговоры достигли потолка. В Тбилиси ожидают, что Москва пойдет на какие-то уступки в переговорах по ЮО и Абхазии, также надеются на упрощение визового режима для граждан Грузии в России. Ничего этого пока не происходит. Видимо, в Москве ждут изменения политического расклада в Грузии на предстоящих выборах. При этом, есть вероятность, что будет какое-то продвижение по вопросу исполнения соглашения по вступлению России в ВТО, предполагающее создание транспортных коридоров через ЮО и Абхазию – этот вопрос был поднят в Праге еще в феврале.

Мы видим, что сближение Украины с ЕС было крайне негативно встречено Москвой, для которой важны экономические связи с Украиной, и привело в итоге к полномасштабному конфликту на востоке Украины. Кажется, что подобное сближение между Тбилиси и ЕС в России воспринимается значительно спокойнее – грузинский рынок не сопоставим по объему с украинским, не настолько интегрирован с российским. Хотя многие считают, что одной из причин подписания новых договоров между Москвой и Сухуми/Цхивнали, было желание дать свой интеграционный ответ на вот такую европейскую программу. При этом отсутствие значительных успехов у властей Грузии в европейском направлении – например, то, что пока не произошла либерализация визового режима с Европой, - приводит к росту недовольства властями у населения и поддержки интеграционного проекта с Россией.

Перспектива вступления Грузии в НАТО, судя по оценкам экспертов, представителей альянса, властей Грузии и России, кажется маловероятной в обозримой перспективе. Полагаю, НАТО не настроен принимать страну с территориальными конфликтами, которые могут снова вспыхнуть и в таком случае НАТО встанет перед вероятностью вооруженного конфликта с Россией. Любое приближение НАТО очень болезненно воспринимается в Москве и, думаю, в Тбилиси тоже понимают, что серьезные продвижения в сторону альянса могут стать причиной даже новой войны с Россией.

Вопрос открытия абхазского участка железной дороги уже поднимался властями Грузии, но, насколько известно, вызвал жесткую реакцию Баку. Возобновление движения по железной дороге – вопрос очень комплексный. По этому поводу нет единства и в Абхазии. Необходимо инвестировать еще значительные средства в реконструкцию оставшегося участка дороги на территории Абхазии. Более реалистичным, на мой взгляд, выглядит возобновление движения по Транскавказской магистрали через Южную Осетию, которое, как мне видится, в интересах всех сторон и здесь можно было бы проще и быстрее договориться.