Повестки и новые алгоритмы политики на Южном Кавказе - 2023: Иран

Огромная часть иранской стратегии направлена на сдерживание любого изменения статус-кво на Южном Кавказе

Абдолрасул-Фарзам Дивсаллар, профессор, специалист по Среднему Востоку 

- Как именно армяно-азербайджанские поствоенные процессы и война России против Украины отражаются на внешнеполитических интересах Ирана? Чего сегодня больше для Ирана - угроз или возможностей? В чем проявляются эти угрозы и возможности?

Война на Украине, как многие из нас заметили, так или иначе истощает российские силы и ресурсы. Это явно влияет на возможности России использовать свои внешнеполитические инструменты в остальных зонах своих интересов (мы видели эту тенденцию в Сирии). Думаю, что Южный Кавказ, несмотря на свою стратегическую важность для России, не является исключением. Это вынуждает меня говорить, что война на Украине каким-то образом запустила процесс, который может привести к стратегическому вакууму на Кавказе, где Россия является главным гарантом безопасности. Но она такой гарант, который не может обеспечить безопасность, не в состоянии использовать ресурсы, какие бы у него ни были. И в таких обстоятельствах, при виде формирования вакуума, в эту сферу могут проникнуть другие внешние силы для продвижения своих собственных интересов или повесток. Таково стратегическое воздействие украинской войны на способность России проецировать силу в таком важном регионе, каким является Южный Кавказ. И это нехорошая новость для иранцев, так как, по крайней мере за последние два-три десятка лет, Иран смирился с доминированием России в сфере безопасности на Южном Кавказе, а также каким-то образом - в Центральной Азии. В основном иранцы очень рассчитывали на то, что Россия может гарантировать стабильность в регионе и предотвратить проникновение внешних сил в эту стратегическую зону. Уменьшение способности России гарантировать там статус-кво является в некотором смысле долгосрочной угрозой для Ирана. И в краткосрочной перспективе, как следствие этого процесса, вы замечаете, что в регион проникают более активные внешние силы - от израильтян до европейцев, и все другие, и даже американцы. Возможно не так открыто, но есть продвижение присутствия этих внешних сил. В условиях постукраинской войны Иран сталкивается с некоторыми вызовами на Южном Кавказе, которые в основном проявились в недавней напряженности между Азербайджаном и Арменией.

Я думаю, что в краткосрочной перспективе угроз будет больше, чем возможностей. Возможности в основном определялись в экономике, в использовании коридора Север-Юг, проходящего через Азербайджан и связывающего Иран с Россией. И это была одна из самых важных возможностей, но даже на нее сейчас очень сильно воздействует наблюдаемая нами тенденция небезопасности: перспектива большой войны, в случае, если Иран решит вмешаться или не вмешаться в эту войну. Это вопросы, вызывающие большие сомнения. По крайней мере, в течение последних двух-трех десятилетий прямое вмешательство в дела Южного Кавказа с точки зрения безопасности не было первоочередной задачей для Ирана. Иранцы видят в этом не возможность, а цену. Так что этот процесс стратегической пустоты сильно отличается от того, что мы видели, например, в Ираке. Для сравнения: у нас был аналогичный стратегический вакуум в Ираке после 2003 года, а также во время вторжения США в Ирак. В этот вакуум тогда проник Иран и использовал его как возможность проецирования своей мощи. Но мы необязательно видим такую динамику на Южном Кавказе, потому что Южный Кавказ для Ирана имеет меньшее стратегическое значение в противостоянии с Соединенными Штатами. В то время как Ирак был важен как ось сопротивления, чтобы приблизиться к Израилю и иметь возможность контролировать Сирию и Средиземное море. На Южном Кавказе такой динамики нет. Нет уверенности в том, что, поддерживая своего рода хорошие отношения с Россией и вкладывая больше ресурсов в Южный Кавказ, Иран обязательно сможет получить серьезные рычаги в своей конкуренции с великими державами.

- Какой повестки придерживается Иран в вопросах поствоенного армяно-азербайджанского противостояния, есть ли перспектива установления режима сотрудничества в регионе Южного Кавказа?

Повестку дня Ирана можно свести к двум основным факторам. Во-первых, Иран является страной, выступающей за статус-кво на Южном Кавказе. Как можно заметить, иранское стратегическое мышление развивается вокруг представления о том, что Иран хочет сохранения статус-кво, не заинтересован в серьезных изменениях в геополитической динамике, в государственных структурах, на границах или в любой другой сфере безопасности. И это ключевая повестка дня, которую продвигает Иран. Этот статус-кво гарантировался проецированием российской силы на Южном Кавказе. Теперь это под вопросом. Второй фактор,   формирующий повестку Ирана, заключается в попытке предотвратить новые угрозы, исходящие из Южного Кавказа. Так что важны эти два момента - статус-кво стран и предотвращение возникновения новых угроз.

Второй фактор очень сильно связан с динамикой израильского присутствия на Южном Кавказе. Но это не новая проблема для иранцев. Присутствие израильтян в Азербайджане насчитывает годы. Но нынешняя нерешительность России контролировать регион дает израильтянам более легкую возможность для вмешательства. И именно здесь кроются основные угрозы для Ирана. На самом деле то, что делают израильтяне, так или иначе повторяет иранскую модель проникновения в Сирию, Ливан и Ирак, и тем самым - окружения Израиля. Израильтяне применяют ту же модель: для получения места направляются в Азербайджан, в ОАЭ (Авраамский договор дал им такую возможность). Из этих двух важных факторов исходят реакция Ирана и видение Ирана системы безопасности в регионе. Что касается того, наблюдаем ли мы какое-либо формирование сотрудничества в области безопасности, то это может быть целью, но мы не очень близки к ней. По крайней мере, в краткосрочной перспективе это нечто непредвиденное по нескольким причинам. Во-первых, регион находится в переходной стадии, у нас произошло изменение в динамике российского присутствия. Сейчас такой стратегический вакуум, и все борются за рычаги.

Так, у вас есть ЕС со своим собственным мандатом и повесткой. Израильтяне идут со своей повесткой дня, иранцы со своей повесткой дня, русские и турки - тоже. У каждого своя повестка дня, и эти повестки необязательно сопоставимы. И то, что вы характеризуете в этот переходный период - это конкуренция между этими акторами за продвижение своих собственных повесток.

Что мы скорее всего можем предвидеть при этих обстоятельствах, так это продолжение напряженности и соперничества, более низкий порог (безопасности), а иногда и вспышка до тех пор, пока переходный период не достигнет определенной точки. И здесь я должен еще раз отметить, что стратегия Ирана в этот переходный период заключается в сочетании сдерживания и дипломатии. Иран впервые переместил свои военные ресурсы на север, показывает зубы и становится все более решительным в вопросе военной интервенции в Азербайджан. В Тегеране есть стратегическое понимание того, что Иран должен вмешаться, если Азербайджан предпримет серьезные шаги по изменению границ. Это новое понимание, которое имеет место быть. Так что, по сути, огромная часть иранской стратегии направлена на сдерживание любого изменения статус-кво, о котором я вам говорил. И вторая форма или вторая динамика – это дипломатия, которую мы видим в постоянных ирано-азербайджанских переговорах на уровне министерств иностранных дел: несмотря на всю напряженность, эти переговоры никогда не прекращались. Таким образом, в основном это означает, что Иран работает одновременно на двух фронтах - сдерживании и дипломатии, чтобы сохранить статус-кво и использовать собственные рычаги влияния в этот переходный период. Поскольку на этот регион направляется больше иранских военных сил, мы увидим больше рычагов воздействия для иранцев, и в результате этого перехода регион может стать более управляемым с иранской точки зрения.

- Можно ли сказать, что сегодня формируются новые алгоритмы взаимоотношений в регионе Южного Кавказа? В чем именно проявляются эти алгоритмы? Какие из стран  наиболее активно продвигают их?

Этот переход еще не завершен, мы находимся еще в процессе. Ни один из участников не смог протолкнуть свою повестку дня или доминировать ею. Это очень похоже на динамику, которую мы наблюдали в других регионах мира. Например, то, что мы видели в субрегионе Персидского залива: постоянное соперничество по повесткам дня, по вопросам, соображениям безопасности каждой стороны. Я надеюсь, что будут специальные механизмы - будь то двухсторонние или многосторонние, которые смогут предотвратить рост напряженности. У ЕС, например, есть несколько хороших практик, которые были успешно применены в Восточной Европе для стабилизации напряженности в такой атмосфере. Так что это может дать преимущество, если будет привнесено в регион. У иранцев, русских и турок, к примеру, есть опыт Астанинских соглашений, которые помогли им как-то сформировать свои взгляды на территорию, находящуюся под их вниманием. Южный Кавказ нуждается в подобной площадке, на которой, по крайней мере основные державы (такие как Россия, Иран, Турция) и региональные акторы (такие как Азербайджан и Армения) будут вместе пытаться, хотя бы от случая к случаю, решать проблемы. Это может быть целью, но в краткосрочной перспективе, вероятно, мы больше будем видеть двусторонние, малоформатные обсуждения. Важно отметить, что ни Иран и ни Россия на данный момент не заинтересованы в эскалации в регионе, потому что обе страны находятся под давлением своих собственных вопросов и проблем. Так что ни для одного из этих двух главных действующих лиц эскалация не является хорошей идеей. Турция тоже как-то находится в похожей ситуации, учитывая ее внутреннюю политику (время выборов, последствия землетрясения). Так что на стратегическом уровне все эти основные акторы так сильно не заинтересованы в напряжении в форме эскалаций. Это хорошая стартовая позиция для формирования дискуссионной платформы для участников. Вероятно, если нынешняя динамика продолжится, то мы можем надеяться, что эти специальные механизмы могут стать более стабильной дискуссионной платформой в регионе.

- Какие форматы сотрудничества внешних акторов Южного Кавказа приемлемы для Ирана? Иначе говоря, с повестками каких стран наиболее совпадает повестка Ирана?

Для иранцев есть один важный принцип, кстати, общий с русскими. Речь идет о том, что они против вмешательства любого внешнего субъекта в этот регион. Я имею в виду, что иранцы и русские выступают против ЕС, Израиля или США как внешних акторов, активно вмешивающихся и имеющих формальное долгосрочное присутствие в регионе. С точки зрения Ирана, посреднические механизмы ЕС могут быть одобрены Тегераном, если будут выполнены некоторые условия. Наверное, это очень сильно зависит от самих отношений ЕС-Иран. Я думаю, что Иран в форме краткосрочного вмешательства будет приветствовать участие ЕС в каком-то посредническом аспекте. Но принцип таков, что и Москва, и Тегеран против прихода любого из этих акторов в регион, создания долгосрочных рычагов влияния и пребывания. Это несколько усложняет ситуацию. Потому что в этой среде у нас нет таких игроков, как Китай, или у нас нет надежного посредника. Каждая из этих сил является частью самой проблемы, частью этой игры, верно? И в таком случае, у вас нет надежного медиатора, который воспринимается всеми сторонами как нейтральный, а также имеет интерес и стратегические мотивы для участия в этом процессе и помощи в образовании форматов. В то время как на Ближнем Востоке у вас были такие акторы, например, восходящие к ирано-саудовскому соглашению, у вас были Ирак и Оман, у которых были свои явные интересы в нормализации отношений между Ираном и Саудовской Аравией. Именно Китай увидел в этом возможность для вмешательства на Ближнем Востоке. Но на Южном Кавказе таких посредников нет. У ЕС есть свои стратегические интересы, но, как я уже сказал, Иран и Россия выступают против серьезного вмешательства ЕС. Китай на самом деле не входит в этот регион из-за различных факторов, возможно, из-за на данный момент меньшей стратегической важности региона для китайской дипломатии. Итак, то, что есть у нас – это черный ящик. И в результате мы столкнемся с периодом небольшой специальной двусторонней дипломатии, с элементами сдерживания со стороны всех акторов: турок, израильтян, иранцев и русских, все они будут прибегать к этим военным силам сдерживания, чтобы увеличить свое влияние. Вероятно, это процесс, который мы будем наблюдать в ближайшие месяцы, пока в регионе не установится какое-то новое равновесие.

- На Ваш взгляд, какие страны, организации могут добиться того, чтобы Азербайджан прекратил блокаду жителей Нагорного Карабаха, которая продолжается уже более 4 месяцев? Каковы, на Ваш взгляд, основные ожидания Азербайджана от блокады и чего сегодня добился Азербайджан?

К сожалению, в вопросе блокады мы серьезно сталкиваемся с факторами реальной политики, здесь важны не нормы и не этика. И в этом кроется сермяжная правда ситуации. Я понимаю человеческую цену и то, что как национальная проблема для армян - это очень серьезный вопрос. Но ее можно было бы сформулировать только в том случае, если бы она было включена в более широкую геополитическую динамику. Армяне, вероятно, смогут использовать эту блокаду только в том случае, если сумеют правильно сформулировать ее в нынешней геополитической ситуации и увидеть, как она конвертируется с интересами других региональных акторов. Для Ирана блокада имеет значение, потому что это фактор нестабильности, она может стать раной, которая причинит боль в долгосрочной перспективе. Значит, есть поле для давления с армянской стороны в этом вопросе. Но я думаю, что мы не можем подходить к вопросу реальной политики с гуманитарной позиции, которая, к сожалению, в реальной политике является второстепенным фактором.

Серия видео интервью "Повестки и новые алгоритмы политики на Южном Кавказе - 2023" проведено в рамках проекта Исследовательского центра “Регион” “Новые повестки мира и стабильности на Южном Кавказе после Карабахской войны 2020”, при поддержке Черноморского фонда регионального сотрудничества (Black Sea Trust). Мнения, высказанные в материале, принадлежат их авторам и могут не совпадать с мнениями и позициями Черноморского фонда регионального сотрудничества или его партнеров.